— Какая досада. Что бы ты хотел о них узнать?
— Ты мне расскажешь? — удивился Джоэл.
— Почему бы и нет?
— Ну, ты очень бурно отреагировала, когда поняла, что я читал о церемонии инициации.
— Это совсем другое, — ответила Мелоди, закатив глаза. — Так ты будешь спрашивать или нет?
— Ну, — начал Джоэл, — мне известно, что иногда меловики слушаются приказов охотнее, чем обычно. Почему?
— Вряд ли кто-то может это объяснить. Обычно мои меловики делают то, что я хочу. Кому-то это дается сложнее.
— То есть ты лучше других владеешь глифами инструкций?
— Я бы так не сказала. Меловики… они не совсем такие, как другие линии, Джоэл. Линия Запрета предназначена только для одной цели. Ты ее рисуешь, и она остается неизменной. А меловики… они подвижные. Они живут своей жизнью. Если не нарисовать их правильно, они не смогут выполнить то, что должны.
Джоэл нахмурился.
— Но что означает «нарисовать их правильно»? Я все время изучаю книги, и в них упоминается только о том, что чем детальнее меловик, тем он сильнее. Но… это же просто мел. Как меловик может сказать тебе, насколько детально ты его нарисовала?
— Просто может. Меловик понимает, хорошо получилось или нет.
— Дело в количестве мела? Чем больше мела, тем «детальнее» рисунок?
Мелоди покачала головой.
— В первый год обучения некоторые студенты из моего класса пробовали нарисовать меловиков просто в виде закрашенного внутри круга. Такие меловики быстро умирали, некоторые даже укатывались совсем не туда, куда следовало.
Джоэл нахмурился. Рифматика всегда казалась ему… более-менее научной и измеримой. Сила линии Охраны прямо пропорциональна безупречности круга, высота блокирующего воздействия линии Запрета — ее ширине. У всех линий был вполне определенный смысл.
— В этом должна быть какая-то математическая закономерность, — произнес он.
— Я же сказала, все зависит от того, насколько хорошо они нарисованы. Если ты изобразил единорога, и он выглядит как единорог, такой меловик продержится дольше, чем нарисованный с плохими пропорциями, или тот, у которого одна нога короче других, или тот, по которому и не поймешь, единорог это или лев.
— Но как это узнать? По каким критериями можно определить, «хороший» рисунок или «плохой»? Это как-то связано с тем, что представляет себе рифматист? Чем лучше он передаст воображаемую картинку, тем сильнее получится меловик?
— Возможно, — пожала плечами Мелоди.
— Но, — заметил Джоэл, помахав ложкой, — если это было бы правдой, лучшие художники меловиков обладали бы самым посредственным воображением. Я видел, на что способны твои меловики, и они сильные, а кроме того, очень детализированные. Вряд ли все устроено так, что дар получают люди, неспособные представить сложные образы.
— Ого. Ты и правда увлечен рифматикой.
— Линии Созидания — единственные линии, с которыми ничего не понятно.
— Мне с ними все понятно. Чем симпатичнее рисунок, тем он сильнее и тем лучше приспособлен для того, что ты говоришь ему делать. Что тут такого сложного?
— Это непонятно, потому что слишком расплывчато. До тех пор пока я не узнаю, как что-то работает, я это не понимаю. Должна быть объективная исходная точка зрения, по которой можно определить качество рисунка, даже если это всего лишь субъективное мнение рифматиста, его создавшего.
Мелоди моргнула и отправила в рот очередную ложку мороженого.
— Ты, Джоэл, должен был стать рифматистом.
— Все мне это говорят, — вздохнул он.
— Я серьезно, — сказала Мелоди. — Кому еще придет в голову рассуждать о таких вещах?
Джоэл перевел внимание на мороженое. Учитывая его стоимость, не хотелось бы, чтобы оно растаяло и пришлось его выбросить. Для Джоэла вкус, хоть он и был превосходным, имел второстепенное значение.
— Разве вон те ребята не из твоей компании? — спросил он, указав на нескольких студентов-рифматистов за столиком в углу.
Мелоди внимательно посмотрела в ту сторону.
— Ага.
— Что они делают?
— Вроде разглядывают газету, — ответила Мелоди, искоса взглянув на сверстников. — Эй, не профессор ли Фитч там на первой полосе?
Джоэл застонал.
«Быстро подсуетилась та журналистка».
— Пошли. — Он допил газировку, доел остатки мороженого и поднялся из-за стола. — Нужно найти экземпляр этой газеты.
— Профессор Фитч, — прочитала Мелоди в газете, — зарылся в книгах, сваленных в кучу в его логове, словно маленькая белка — в зимних припасах орехов. Но не стоит обманываться: он играет важную роль в поисках Армедиусского Убийцы.
— Убийцы? — переспросил Джоэл.
Мелоди воздела палец кверху и продолжила читать:
— Или, во всяком случае, так утверждает один из наших источников. «Да, мы опасаемся за жизни похищенных студентов, — говорит он. — Каждому полицейскому известно, что если кто-то пропадает таким явным образом, скорее всего, его никогда не найдут. По крайней мере, живым».
Профессор Фитч настроен более оптимистично. По его мнению, дети не только живы, но их можно и разыскать. Секрет их местонахождения, вероятно, связан со странными рифматическими линиями, обнаруженными на местах преступления.